Фоном для другой фотографии служила грубая деревянная стена. Перед ней сидели двое пожилых людей, их разделяла поставленная на попа бочка, на которой они играли в домино.
На черных костяшках домино резко выделялись белые точки.
Один из игроков был негром, другой — белым.
На следующем снимке были изображены руки рабочего.
Крупным планом одни руки, испачканные в земле. Грязь забилась под ногти, въелась в складки морщинистой кожи.
Рабочий держал в руках прекрасную белую розу.
Перед открытым окном в деревянном кресле-качалке сидела женщина. Просторные занавески колыхались под порывами ветра.
Женщина кормила грудью новорожденного младенца. Темные волосы скрывали лицо женщины и падали на ее грудь. Волосы Анны. Грудь Анны.
— Господи, Анна! Почему вы… Почему вы не… — Не в силах подобрать нужных слов, Джек замотал головой. — Почему вы не занимаетесь этим профессионально? Я совсем не разбираюсь в фотографии, но эти снимки превосходны. Разве нет? Неужели вы не показывали их кому-то, кто может с ними что-то сделать?
Он снова перелистал альбом, разглядывая фотографии.
— Вам каждый скажет, что это хорошая работа. Слишком хорошая, чтобы прятать их в альбомах. Люди должны смотреть на них и наслаждаться.
Явно польщенная его замечаниями, Анна вернулась к компьютеру. «Я думала о том, чтобы продавать их для постеров, поздравительных открыток и тому подобного».
— Ну да! И что же случилось? Почему не продали?
Она грустно улыбнулась и, слегка пожав плечами, напечатала:
«Так сложились обстоятельства. Сначала болезнь Дина. Потом появился Дэвид. Потом…»
Джек накрыл ее руки своими.
— Делрею это не нравилось, поэтому вы отнесли фотоаппарат на чердак и постарались о нем забыть.
— Да, — знаком показала она и напечатала: «Я пыталась забыть об этом, но не смогла. Это все еще здесь. — Она прижала руку к сердцу. Возможно, если бы я не была глухая и могла бы выражать себя как-то по-другому, я бы так не любила фотографию. Но мне много есть что сказать, и я не знаю, как это сделать по-другому. Я хочу начать сначала. На этот раз я попытаюсь продавать свои работы. По крайней мере некоторые из них».
— Это правильно.
«Прежде всего мне нужно расширить свою коллекцию. Понадобится несколько месяцев, возможно год, чтобы создать коллекцию, которая может заинтересовать потенциального покупателя. Эта фотография, где изображены мы с Дэвидом, была последней. Она сделана пять лет назад. Мне надо много практиковаться. Это будет нелегко, но если уж начинать, то начинать немедленно. Вы позволите мне начать с вас?»
— Я согласен со всем, что вы говорите. Не надо откладывать в долгий ящик. У вас есть талант. Это очевидно. И чтобы не утратить его, вам придется хорошенько потрудиться. Но если эта коллекция так важна для вас, то зачем там мои снимки?
«У вас необычное лицо», — напечатала Анна.
— У бородатой женщины в цирке тоже. Но ведь ее вы не захотите снимать?
«Я серьезно! — напечатала она. — Ваше лицо очень выразительно».
Он засмеялся.
— Оно говорит: не верь глазам своим.
Но она продолжала пристально смотреть на него, и вскоре Джеку стало не до смеха. Он даже перестал улыбаться, потому что она повернулась в кресле и передвинулась на самый его край, а затем, подняв руки, обхватила ими его лицо. Ее прикосновение было легким, почти незаметным, но Джеку казалось, будто Анна прижала к его щекам раскаленные утюги.
Он следил за выражением ее глаз, рассматривающих черты его лица. Вот Анна наклонила голову, и ее волосы скользнули по рукам Джека; его пальцы так сильно вцепились в спинку стула, что, должно быть, побелели. Джек не двигался, боясь спугнуть очарование момента и не понимая, что она нашла такого интересного в его физиономии.
Он ничего не говорил. Не отстранялся. Он оставался недвижим.
Придвинувшись еще ближе, так что ее бедра едва касались кресла, Анна погладила пальцами разбегавшиеся из уголков глаз морщинки, а затем дотронулась до бровей. Закончив с ними, она провела указательным пальцем вдоль носа до самого его кончика.
Ее руки снова обхватили подбородок Джека, и большие пальцы соединились как раз под нижней губой. Пошевельнувшись, они вновь встретились посередине, а затем Анна убрала руки и, сжав кулаки, прижала к своему подбородку, как ребенок, застигнутый за каким-то недозволенным занятием.
Сердце Джека бешено колотилось. И не потому, что подобные эротические эксперименты были для него в диковинку.
Вовсе нет. Невинность он утратил в пятнадцатилетнем возрасте со шлюхой-одноклассницей во время первого и единственного посещения школьного вечера. Под звуки медленного танца она вытащила Джека из украшенного бумажными гвоздиками физкультурного зала в пустой, темный коридор, и там, пока «Би джиз» пели о том, что никто больше не узнает такого блаженства, все и свершилось.
Много позже, когда он обслуживал бар на балу дебютанток в Форт-Уорте, с ним занималась французской любовью дочь одного мультимиллионера. Если бы оральный секс входил в программу Олимпийских игр, она наверняка завоевала бы там золотую медаль.
В Канзас-Сити во время лазерного шоу «Пинк флойд» какая-то девица, которую он никогда больше не встречал, расстегнула ему джинсы и довела до оргазма одной рукой, другой покуривая «косячок».
В Биллингсе он предавался этому на лошади во время снегопада.
Все указанные события остались в его памяти только потому, что выделялись на фоне остальных, В большинстве случаев Джек занимался обычным сексом с обычными женщинами, с которыми его объединяли две вещи: одиночество и физическая потребность.