Беззвучный крик - Страница 30

Может, стоит возобновить занятия фотографией? Когда-то это было ее страстью, но незадолго до смерти Дина она все забросила. Пока Дин болел, у нее не хватало времени ни на что, кроме ухода за ним. Анна никогда не жалела о том, чего лишилась из-за его болезни. Время, которое они провели вместе, она не променяла бы ни на что.

Тем не менее фотография, несомненно, была принесена в жертву — сначала уходу за Дином, затем уходу'за новорожденным Дэвидом. А когда Дэвид подрос, многое забылось. Да что там — столько воды утекло, что она, вероятно, забыла вообще все, что знала об искусстве фотографии. К тому же изменилась сама технология съемки.

Короче говоря, теперь надо все начинать с азов.

Однако это соображение отнюдь не убавляло ее энтузиазма. Уже от одного сознания того, что она снова держит в руках фотоаппарат, сердце Анны билось быстрее. Невзирая на трудности, она изучит новую технологию. Глухота будет ей мешать только в том случае, если она сама это допустит. Ее физический изъян послужит ей стимулом, а не препятствием.

По крайней мере она сможет постоянно снимать Дэвида.

Ее сын — очень интересный объект для съемки. Можно будет поэкспериментировать с линзами и освещением. Можно будет усовершенствовать тот стиль, которого она раньше придерживалась.

А попрактиковавшись, можно будет снимать других людей. Не обязательно красивых — просто своеобразных. Тех, у кого нестандартные лица.

Джека Сойера, например. Как у объекта фотосъемки у него интересное лицо. Со своеобразным ландшафтом, со своими равнинами и пропастями. Лицо, которое без слов рассказывает целые истории.

Слова и не нужны, поскольку их все равно нельзя услышать.

Анна рано познала значение слов. У нее был необычайно большой словарь, и она прекрасно могла переводить свои мысли в устную и письменную речь, которым ее учили любящие родители и замечательные учителя. Учитывая полную глухоту Анны, ее способность к общению можно было признать просто образцовой.

Тем не менее она думала не словами, а образами, которые прокручивались в ее сознании, словно немое кино. Скажем, когда она думала о Джеке Сойере, то сразу же представляла себе его лицо.

Несколько смущенная силой этого образа, она быстро сложила фотопринадлежности в сшитую на заказ сумку. Но на полку ее ставить не стала. Когда она уйдет с чердака, то возьмет ее с собой.

* * *

В сарае было ужасно жарко. Несмотря на распахнутые с обеих сторон строения двери, воздух внутри оставался совершенно неподвижным. Джек вызвался на эту работу сам — отчасти потому, что кондиционер в его трейлере шумел точно пропеллер у самолета, и Джек мог выносить его шум только тогда, когда был смертельно уставшим и полусонным. Так что «дома» ему сидеть не хотелось.

Была и вторая причина, по которой Джек взялся чистить стойла: он надеялся восстановить добрые отношения с Делреем.

После того как ветеринарная служба убрала трупы коров, он мало виделся с Корбеттом. Тот весь день косил на тракторе пастбище, а Джек был занят другими делами.

Они поговорили только один раз. В самом конце дня, когда Корбетт ставил трактор за сарай, Джек к нему подошел.

— Когда ветеринар должен сказать, в чем дело?

— Самое раннее завтра.

— Гм! Ну, пока мы не знаем, из-за чего они сдохли, мы мало что можем сделать, верно?

— Ничего не можем.

Вот и весь разговор. Обнаружив мертвых коров, Делрей очень мало разговаривал с Джеком и вообще старался его избегать. Может, это и сумасшествие, но Джек посчитал это плохим признаком.

Он увидел Анну только тогда, когда случайно обернулся.

Она стояла возле стойла, где он работал. Вздрогнув, он чуть не уронил вилы и тихо выругался:

— Черт! — И тут же добавил:

— Прошу прощения. Я не слышал, как вы подошли. — Поняв, что допустил еще одну ошибку, он в полном смущении сказал:

— Я все время говорю какие-то глупости.

Из-за жары он в начале работы снял с себя рубашку и повесил ее на стенку. Теперь Джек накинул ее на себя.

Рубашка больше напоминала мешок. Рукава оторвались уже много лет назад, а проймы покрылись бахромой от бесчисленных стирок. Из пуговиц остались всего лишь три. Джек поспешно застегнул среднюю из них.

Понимая, что ее появление в сарае означает какое-то неприятное известие, он спросил:

— Чем я могу вам помочь?

Вместо ответа она протянула ему бутылку с холодным пивом.

Это было так неожиданно, что Джек растерялся, не зная, что сказать и что сделать. Анна нетерпеливо подтолкнула к нему бутылку.

— Да, спасибо, — наконец нашелся Джек.

Сняв свои желтые кожаные перчатки, он взял бутылку, открутил крышку и сделал большой глоток. Ничего лучше он никогда не пил. Вытерев рот тыльной стороной руки, он улыбнулся Анне.

— Это здорово.

Пока он пил, она что-то писала в маленьком блокноте.

«Я запирала заднюю дверь и, увидев в сарае свет, поняла, что вы все еще работаете. Мне показалось, что вы хотите пить».

— Я и вправду хотел пить. Спасибо. А вы не хотите? Скривившись, она покачала головой. Он засмеялся.

— Не любите пиво, а? Анна знаком показала: Нет.

— Это значит «нет»? — Она кивнула. Поставив пивную бутылку на бочку с зерном и положив туда же перчатки, Джек прижал к себе рукой вилы и повторил знак. — Вот так?

— Да.

— А это значит «да»?

Она снова кивнула. Он повторил знаки еще несколько раз, стараясь их как следует запомнить, и каждый раз Анна утвердительно кивала и оба улыбались. Затем ее взгляд упал на свежую солому, которую Джек только что разбросал по вычищенному стойлу.

Когда она снова посмотрела на него, Джек смущенно пожал плечами.